Спиридон Дмитриевич Дрожжин

Автор:
В. Брусянин
-:

    Спиридон Дмитриевич Дрожжин сам рассказывает о своей жизни.
    Родился он, как и Суриков, недалеко от Волги, в деревне Низовке, Тверского уезда, в 1848 году.
    Как и Суриков, он родился в доме своего деда, так как отец его почти постоянно был на стороне, на заработках. В этом отношении судьба обоих поэтов замечательно сходна; только условия, при которых начал свою жизнь Дрожжин, отличаются от того, что воспитывало Сурикова. Дед поэта, Степан Дрожяшн, был временно-обязанный крестьянин помещика Безобразова; мать и отец тоже числились крестьянами.
    О деде Дрожжин так говорит в своих записках: „Он любил читать священные книги и увлекательно рассказывал прочитанное или лично пережитое и слышанное им, как по книге. Он дал возможность выучиться читать и писать моему отцу и остальным двум своим сыновьям. Я это говорю потому, что грамотность в крестьянском быту в то время еще считалась излишней роскошью, да и школ-то, кроме дьячковских, почти не было"...
   Дрожжину, опять-таки,как и Сурикову, пришлось быть с первых же годов на попечении матери, деда и бабушки: отец был в Петербурге на заработках. Эту пору своей жизни он вспоминает с большой сердечностью; особенно много места уделено в его воспоминаниях бабке, доброй старушке, которую он любил горячо. Если она своим сердечным отношением воспитала в будущем поэте мягкую, отзывчивую душу, то дед-грамотей заинтересовал ребенка с другой стороны: он позаботился об его голове и пролил в нее знание грамоты.
   Такое воспитание прошло не даром: в Дрожжине очень рано проявилась любовь к книжке и картинкам. Колыбельные песни, песни деревенской молодежи также привлекали внимание мальчика, и он, по собстенному признанию, „часто задумывался над ними, спрашивая себя, откуда берутся песни"; а потом приходил к заключению, что песни есть не что иное, „как те же разговорные слова, которые только надо произносить на распев". Такое открытие побудило юношу попробовать сложить собственную песню, и к этому времени, вероятно, можно отнести пробуждение в нем поэтического творчества.
    Но бедность семьи, где рос Дрожжин, и обстановка деревенской жизни, затронув душу, мало чем поощряли дальнейшее развитие таких наклонностей... Мы уже говорили, что Дрожжину приходилось воспитываться на попечении бабушки, матери и деда; отец же, который проживал в столице, изредка появлялся в деревне. Поэт сам описывает свое первое свидание с отцом:
  „Это было, должно быть, в самый разгар приготовления русских к „Крымской" войне, потому что он приехал из Петербурга для вынутия жеребья. Дверь избы отворилась, и на пороге её показался молодой, рослый, с темно-русою бородою мужик. Он, слегка пошатываясь, снял с головы картуз, перекрестился на образа и после этого начал кланяться в ноги отцу и матери; потом, поздоровавшись с братьями, поцеловал мою мать и, пройдя мимо меня, сел в передний угол"...
  Мальчугану не понравилось такое невнимание со стороны отца, и он спрятался и появился в избе только уже после долгих настояний со стороны матери, тем более, что она сказала, что отец привез из города книжку с картинками. „И с этой книжкой я тогда носился, как с писаной торбой", - говорит далее Дрожжин.
  Отца в то время, по ходатайству и заступничеству бурмистра, навсегда освободили от воинской повинности, и он вскоре опять уехал в Петербург. Освободившись от солдатчины, отец еще реже стал появляться в деревне, все время проживая в Петербурге. Жить на два дома, конечно, было невыгодно в денежном отношении, а деревенской семье в особенности. Вот что пишет Дрожжин о достатках своей семьи в то время.
    „Помощь от отца, в то время постоянно жившего в Петербурге, была плохая, и семья наша, из сохранившихся у меня в бумагах писем писала отцу, между прочим, следующее: „Пойми, мой друг: как в Питере ни живи, а в деревне будешь; что тогда тебе будет приятнее: хорошее или дурное? Ты всегда мне клялся, что будешь жить хорошо, и до сих пор не исполняешь своей клятвы; у Спирюшки нет ни шубки, ни сапожков, также и у меня; а просить свекра не смею, потому что в доме одна нужда"...
  Далее жена просит мужа дать ей дружеский совет, как выйти из этого тяжелого положения, но, долго не получая в ответ ни письма, ни денег, наконец сама решается поехать в Петербург. Не надо забывать, что Спиридон Дмитриевич рос в крестьянской семье, и, понятно, ему не пришлось отказываться от того, чем обыкновенно занята жизнь каждого крестьянского мальчика.
    На седьмом году старшие начали приучать его к крестьянской работе. Зимою он со старшими ездил в лес за дровами, делая, что посильно семилетнему мальчику; летом же, во время сенокоса, ворошил и сгребал сено, подвозил к овину снопы перед молотьбой и ездилъ в ночное совместно с деревенскими сверстниками. Грамоте Дрожжин начал обучаться на восьмом году жизни под руководством дедушки, и быстро научился читать гражданские и церковные книги. Начитавшись жизнеописаний святых, он и сам задумал-было бежать из греховного мира и проповедывать слово Божие; но такие мечтания, разумеется, так и остались мечтаниями.
    Родным его в это время жилось не легко, и дело дошло до того, что хоть помиру ступай. Такой склад жизни производил сильное впечатление на внимательного Дрожжина. Дед его долго не решался пойти с сумою; но пришла беда, и делать было нечего. Вот какими грустными строками описывает Дрожжин день, когда деду его в первый раз в жизни, на старости лет, пришлось надеть на плечи суму и отправиться помиру.
    „Бабушка, всхлипывая и проглатывая слезы, готовилась надеть ему через плечо только что заштопанную холщевую торбу. Было рано и темно. Морозный иней блистал на окнах и в прогнивших углах старой дедовой избы; дядя Василий, дядя Петр, раскидавшись на полу, крепко спали. Мать, утирая слезы, укачивала мою маленькую сестренку. Скоро дедушка, опираясь на суковатую палку, провожаемый плачущей бабушкой, вышел из избы и, крадучись, скрылся на задворках"...
    Этого же случая в жизни деда поэт касается впоследствии в своем стихотворении „Отдых крестьянина", посвящая его памяти деда. Ходить помиру деду пришлось все лето, до того времени, когда хлеб с полей был убран и обмолочен. При таких обстоятельствах началось детство Дрожжина. Несмотря, однако, на это, у мальчика были свои заветные мечтания. Мы уже говорили, что под руководством деда он выучился читать гражданские и духовные книги; но это не удовлетворяло его: он слышал, что есть какие-то школы, где обучают детей, и ему захотелось в школу, учиться там, где учатся все.
    На десятом году жизни он попал в ученье к дьячку и был очень доволен, что его желание исполнилось. В ученье Дрожжин показал свои способности, хотя ему не давалась арифметика. О годах учения в автобиографических записках поэта находим такие строки:
    „Давно уже мечтал я об училище дьячка, как о преддверии того храма, в который входят только избранные или счастливые баловни судьбы, и, выходя из которого, делаются еще лучше, еще счастливее и совершеннее, чем были прежде. Так мне думалось тогда о всех, имеющих возможность учиться. И вот эти мои мечты и думы наконец осуществились. В одно раннее темное ноябрьское утро 1858 года, когда мне был уже девятый год, мать разбудила меня чем свет и повела в школу".
    „Выучка эта (в школе дьячка) заключалась в зубрении славянской азбуки, Часослова, Псалтири, в писании с прописей цифр и, в редких случаях, первыми правилами арифметики. За какое обучение дьячок брал от 5 до 6 руб. с ученика... Нечего говорить, что ученики выходили из училища большею частию малограмотными". Только нужда в семье Спиридона Дмитриевича оказывала неблагоприятные влияния на его занятия, принося мальчику не мало огорчения. Как-то однажды, когда ученики расходились после учения по домам, дьячек сказал ему, чтобы он принес за учение деньги. Эта просьба сильно опечалила Дрожжина, он знал денежные обстоятельства семьи, и теперь задавался вопросом: где же его мать возьмет денег? На другой день, когда надо было идти в школу, Дрожжин снова загрустил, но все-таки решился высказать матери свое беспокойство.
   - Какие теперь деньги? Где я их возьму? Вот, даст Бог, натку, продам одну-другую холстину, тогда и принесу... - отвечала мать. Боясь явиться в школу без денег, Дрожжин спрятался во дворе за дровами, но случайно был отыскан дедушкой, который по утру давал скотине корм. Дед удивился, что внук не в школе, расспросил его, почему он не пошел учиться, и мальчик со слезами на глазах поведал свое горе. Дед сам повел внука в школу и упросил дьячка подождать деньги. Вот при каких невеселых обстоятельствах началось учение будущего поэта; но было бы еще не так грустно, если б ценою таких неприятностей покупались настоящие знания; а то ведь дьячок только и мог выучить читать, писать да считать.
    На вторую зиму Дрожжин уже не пошел к дьячку учиться, потому что знал все, чему мог тот научить. В этот же год, в страдную пору возвратился в деревню и отец Спиридона Дмитриевича; но это, вместо радости, принесло одно горе: вернулся он без копейки денег и сильно разгневал и деда, и братьев. Вот как описывает эти семейные неприятности сам Дрожжин:
    „Дедушка сидел, печально опустив голову, и, по своему незлобивому характеру, все время только отмалчивался. Дядя Петр и дядя Василий, поздоровавшись, опять забрались на полати и оттуда с любопытством поглядывали на моего отца. Когда бабушка и все в доме немного успокоились, отец пошарил в кармане широчайших штанов, достал медный пятак и, положив его к образам, промолвил: „Вот, это Богу на свечку"!.. То был последний капитал, привезенный им из Петербурга".
    После этого случая дед уже не отпускал сына в столицу и отдал его в работники в соседнюю деревню, говоря: „Не умел ковать золотом, так куй молотом"...
    Зимою того же года в деревню Низовку приехал двоюродный дядя Дрожжина. Жил он в Петербурге и служил половым в гостинице. Дядя стал зват с собою племянника, обещая найти ему место у знакомого буфетчика одного петербургского трактира. Мальчик, конечно, не выяснял себе, что предлагает ему дядя, хотя представлял себе что-то новое, заманчивое в большом Петербурге, о котором он так много наслышался от старших. Разумеется, отъезд его был решен старшими, и его начали снаряжать вместе с дядею.
    В ноябре 1860 года Дрожжин был увезен из родной Низовки в далекий город. Сначала пришлось ехать на лошадях, а потом до конца пути по железной дороге.
    „Когда подошел поезд и мне нужно было садиться в вагон, мать начала меня целовать, крестить и плакать. Я крепился и не показывал слез до тех пор, пока поезд не тронулся с места; и тут только почувствовал я свое одиночество и дал полную волю слезам".
    Так вспоминает прощанье с матерью Дрожжин. Не на радость, однако, судьба закинула его в северную столицу. Дядя привез его к своему родному брату, Прохору Иванову, который служил в номерах большой гостиницы „Европа". Тот представил его самому буфетчику.
    „Прохор Иванович велел поклониться ему в ноги, я поклонился, - пишетъ в своих записках Дрожжин. - Старичок с доброй улыбкой потрепал меня ласково по голове, сделал несколько замечаний, как следует вести себя мальчику на службе, и отвел на черную половину, в отделение, так называемое „Кавказ". „Кавказ" посещали, обыкновенно, извозчики, рабочие и спившаяся столичная беднота. Это было смрадное, грязное и всегда шумное помещение, и мальчика, привыкшего к деревенскому простору, сразу привела в уныние такая обстановка.
    Здесь же он впервые в жизни должен был угождать пьяным посетителям гостиницы и старшим половым, выслушивать их брань и даже выносить тяжелые побои; а за все эти мытарства он получал всего два рубля в месяц. Но раз уж он попал в эту обстановку, то волей-неволей ему пришлось делать все, что лежало на обязанности слуги-мальчика в грязном трактире. Вставал он в четыре часа утра и был на ногах до 11-12 часов ночи. Когда трактир запирался, ему приходилось мыть полы, убирать комнаты, так что на сон оставалось не более 3-4 часов в сутки. Среди такой угрюмой и убийственной обстановки, единственной радостью двенадцатилетнего Дрожжина было, в минуты отдыха, помечтать о родной деревне и о том, как жилось под кровом доброго деда. Он находил себе утешение и в стенах своего нового грязного жилья.
    Часто в гостиницу заходили разносчики и книгоноши с большими коробами и корзинами, в которых находились для продажи книги и картины. В продолжение дня мальчику удавалось иногда скопить несколько копеек, получаемых им от посетителей „на чай", и вот на эти деньги он стал покупать себе книги и картины.
    Но заниматься чтением ему удавалось редко, урывками, между делом; да и буфетчику не нравилось, когда служащее отвлекались от дела чем-нибудь посторонним. При прежнем буфетчике, старике, Дрожжину жилось еще сносно; но вот поступил новый буфетчик, молодой Юматов, который со всеми своими подчиненными стал обращаться грубо, бесчеловечно. Каково было обращение буфетчика, можно судить по следующим строкам, взятым из записок самого Дрожжина.
    „Если, например, он замечал меня читающим какую-нибудь книгу, то вырывал ее из рук и таскал за это так немилосердно за волосы, что голова пухла. Сильно досталось мне от него за чтение взятой мною у одного слуги рукописи народной комедии: „Царь Максимилиан". Он мало того, что меня избил, но и рукопись и все книги, какие находились в моем комоде, отнял и сжег в печке. После этого вновь купленные книги я стал от него прятать подальше и читать их с большой предосторожностью".
    Чтобы избежать всех таких неприятностей, Дрожжин отыскал себе укромный уголок, где можно было и помечтать о деревне, и почитать книги. Рядом с той комнатой, где ему приходилось услуживать посетителям, находилась полутемная комнатка, с столом и грязным изломанным диваном. Здесь нередко Дрожжин напевал и песни: он любил их петь, выучившись еще в деревне, да и голос у него был хороший.
     Раз как-то он пел веселую песню, и пение услышал буфетчик, притаившийся за дверью; когда певец кончил, буфетчик появился в дверях и, вместо того, чтобы по обыкновенно поругать подручного, потрепал его по голове и попросил спеть другую песню. И песня мальчика размягчила сердце буфетчика: потом он стал относиться к нему лучше; он даже, как рассказывает сам поэт, „ стал меня брать на свои ночные кутежи с приятелями и заставлял петь, за что поил сладкой водкой и, при всей своей скупости, давал мне по рублю на чай".
    Таким образом, Спиридон Дмитриевич получил некоторую свободу, но приобрел это немалыми унижениями. В 1863 году жизнь его изменилась к лучшему. Из гостиницы ему довольно часто приходилось бегать за покупками в соседнюю табачную лавочку. Хозяйке этой лавочки понравился Дрожжин, и она предложила ему перейти к ней на службу. Тот охотно согласился на предложение, но прежде, чем перейти на новое место, ему захотелось побывать в родной Низовке. Наступил час расчета с прежним хозяином, и тут новое горе обрушилось на него. Заработано им было в трактире 35 рублей, а буфетчик заплатил ему всего только 10 рублей, говоря, что остальные уже давно забраны. О поездке в деревню с такими деньгами, конечно, нечего было и думать, и Спиридону Дмитриевичу пришлось поступить на службу в табачную лавку. На новом месте служения у него оставалось больше свободного времени для чтения и рисования, да и новые хозяева в этом его не стесняли.
    Здесь же ему удалось прочесть книги лучшие, нежели он читал раньше; в первый раз, например, познакомился он со стихотворениями поэта Некрасова. На семнадцатом году прочел он как-то в журнале „Искра" одно стихотворение; и ему самому захотелось написать что-нибудь подобное.
    В первом своем стихотворении он выразил всю свою тоску по деревне,стихотворение, однако, не понравилось ему, и после этого он еще долго не пытался что-нибудь написать.
    Съездив весной 1865 г. в родную деревню и возвратившись снова в Петербург, Дрожжин поступил в большой табачный магазин. Тут он стал получать больше жалованья, и это давало ему возможность покупать книги. Он покупал себе книги по истории литературы, критические сочинения и некоторые произведения лучших русских и иностранных писателей; потом записался в библиотеку, где мог найти много книг с разнообразным содержанием. К этому-то времени его жизни и можно отнести начало его поэтической деятельности.

    С тех пор, с весны 1867 года, мы замечаем большую перемену в жизни девятнадцатилетнего юноши. Писание стихов, дневник, который он стал вести с этих лет, и чтение поглощали весь его досуг. Он прочел стихотворения Кольцова, Никитина, Шевченко, и в произведениях этих поэтов из народа нашел много близкого себе: их поэзия подходила к настроениям Дрожжина, а их жизнь, их детство имели много сходного с его жизнью.
    Вскоре у Спиридона Дмитриевича завязалось знакомство со студентами. Жизнь студентов, полная умственных интересов, полная горячих речей и споров, увлекла его. Но Дрожжин по своему относился к этой новой жизни. Она не вполне удовлетворяла его, и ему хотелось все нового и нового. Вот что он писал в дневнике:
    „И в самом деле, ужели эту жизнь, среди которой мне приходится барахтаться, как глупому утенку в грязном болоте, можно еще назвать жизнью?.. Так она тяжело и мучительно двигается!.. Но и то сказать, не броситься же из-за этого в воду! Нужно жить, трудиться и терпеть, а терпение и любовь к сознательному труду все превозмогут".
    Такая вера в себя и в сознательный труд сильно поддерживала Спиридона Дмитриевича в течение тяжелых лет его юности. Своим дневником за это время он знакомит с подробностями своей жизни, делает указания на книги, которые ему удалось прочесть, говорит о впечатлении, какое он вынес при чтении их; здесь же в дневнике мы находим описание истории, за которую он был уволен из табачного магазина. Выписываем дословно:
    „Сегодня, в два часа пополудни, по поручение приказчика, я пришел из магазина на фабрику с требованиями табаку, и в ожидании, пока приготовляют табак, подошел к своему, тут же работавшему, другу Сократу и стал с ним разговаривать. Заметив это, управляющий фабрикою громко и сердито приказал мне отойти от друга и дожидаться около двери. Я не исполнил приказания управляющего и продолжал стоять на своем месте; тогда он рассвирепел и, подойдя ко мне, схватил меня за ворот, что подало мне повод сказать ему много резких слов и отказаться от должности".
    „Главный управляющий уговаривает меня просить прощения у управляющего фабрикою и остаться; но я упорно стою на своем,порешив лучше голодать, чем просить прощения у человека, которого я давно не выносил за его грубые отношения к рабочим и в особенности к мальчикам, которых он за малейшую ошибку, то и знай, награждал толчками и подзатыльниками".
    Уволившись из магазина, Дрожжин испытал все неудобства бездомной, скитальческой жизни; оставшись без денег, он принужден был распродать часть своих книг, чтобы как-нибудь перебиться до нового заработка. Вскоре ему удалось было определиться в табачную торговлю прежнего хозяина; но тут, к несчастью, он заболел, пролежал в больнице, а по выходе оттуда снова очутился на улице, без денег и без занятий. Эти скитания, впрочем, не долго продолжались, и Дрожжин снова поступил в магазин одного немца.
    Осенью того же года Спиридон Дмитриевич послал в редакцию „Иллюстрированной Газеты" несколько своих стихотворений, и вскоре получил от редактора газеты письмо, с уведомлением, что эти стихотворения еще слабы и не годятся для напечатания, но что пусть автор продолжает писать, и тогда что-нибудь выйдет.
    Первая попытка напечататься, окончившаяся неудачей, сильно опечалила юного поэта; в это же время пришлось уйти из магазина немца и снова очутиться на улице с 2 рублями и 45 копейками в кармане. Дрожжин поселился в „угле" и стал жить, продавая остаток книг и кое-каких вещей.
    Так продолжалось до весны, когда ему вновь удалось поступить в качестве полового в одно из летних увеселительных заведений. Заведение это впрочем скоро было закрыто, и только в июле месяце Дрожжину удалось опять куда-то поступить половым.
    С детских лет была знакома ему трактирная жизнь, теперь она уже перестала пугать его, а все-таки к осени он заскучал и отправился в деревню, к родным. В деревне он встретил прежнюю бедность и вскоре принужден был уехать. Вместе с матерью отправился он в Москву пешком, а Москва находилась от деревни в 130 верстах. Сколько мук, неудовольствий, холода и голода надо было испытать, чтобы преодолеть эти 130 верст, с грошами в кармане, да еще в пасмурную и холодную осень!.. Но и в Москве ничего хорошего не ожидало.
    Мать, проживши несколько дней, отправилась обратно в деревню, а Спиридон Дмитриевич остался в Москве и, в ожидании заработка, поселился у одного своего приятеля. Затем мы видим Дрожжина то лакеем у помещика, то секретарем у какого-то князя, то опять приказчиком табачной лавки в Петербурге. Но вот один купец сманил Дрожжина поехать к нему на табачную фабрику в Ташкент! По его словам, вот что вышло из этого нового путешествия:
    „Хозяин мой был армянин и оказался человеком в высшей степени черствым и деспотическим. Особенно от него доставалось рабочим фабрики, набранным и привезенным, подобно мне, из Петербурга. Я, глядя на их горемычное житье, в августе 1875 года написал свои „Песни рабочих", сам же страшно затосковал по России, и когда, в сентябре того же года, старик предложил мне под видом закупки товаров ехать с ним в Петербург, то я согласился с радостью..."
    Вернувшись из Ташкента в Россию, Спиридон Дмитриевич поехал на родину в Низовку и здесь вскоре женился на дочери крестьянина Афанасия Чуркина, Марии, урожденной в с. Новом, Клинского уезда. После женитьбы он поступил в школу молочного хозяйства Верещагина в Тверской губернии. Помимо работы по школе, здесь он мог пользоваться библиотекою Верещагина и, таким образом, поддерживать пробудившуюся в нем страсть к знанию, стесненную неудобствами постоянных скитаний.
    Писать стихи он не переставал. Написанные им в это время стихотворения: „Жалоба мастерового" и „Песни рабочих" - часто распевались учениками и ученицами школы. Кстати, скажем несколько слов о том, в чем выразилась его „Жалоба мастерового".

„Я жил и только мучился
Да горе выносил,
Работал, что есть моченьки.
До изнуренья сил;

Кормил семью и старосте
Выплачивал оброк:
Вдруг что-то занеможилось,
И я в больницу лег".

Кончилось тем, чем обыкновенно кончаются такие случаи:

„...Вдруг вывеска „распивочно"
Мне бросилась в глаза..."
Погреться разве?! - думаю,
И, ускорив свой шаг,
Я в эту ночь угрюмую
Отправился в кабак..."

    Много в жизни мастерового жалоб, много скитаний, нужды, горя и угрюмых ночей; и поневоле эти ночи гонят его в кабак, где и уютнее, и милее, чем где-нибудь в подвале. Из нашего краткого изложения читатель, вероятно, составил понятие о том, как слагалась жизнь Дрожжина. Он постоянно скитается с места на место: то в Петербурге, то в Москве; был он и половым в трактире, и приказчиком, и лакеем, и учеником школы молочного хозяйства...
    Судьба не давала покоя Дрожжину и после того, как он обзавелся семьею.
    В школе Верещагина он пробыл только до осени и снова уехал в Петербург, определившись на табачной фабрике папиросным укладчиком, то есть, перейдя уже на новое положение, на положение фабричного рабочего.
    На фабрике он, однако, пробыл недолго, подрядившись в табачную торговлю Горшкова за десять рублей в месяц. Здесь, кроме торговли в магазине, ему приходилось еще разносить и развозить по другим магазинам ящики с товаром. Из дневника поэта за это время видно, что он все-таки не оставлял своих любимых занятий; каждую свободную минуту его тянуло к ним, и каждая минута радости или горя запечатлевалась им в каком-нибудь стихотворении.
    Жизнь постоянно тревожила его душу, западая глубоко и не давая покоя мысли.
   „Что такое жизнь? - спрашивает он сам себя в дневнике, - ужели только, чтобы жить в вечной борьбе за существование и умереть, не оставив по себе ничего, ничего? Мы, умирая, должны верить в будущее и с ним в лучшую жизнь грядущих поколений"...
    Он задавал эти вопросы самому себе, а ответы на них находил и в окружающей действительности, и в книгах, которые ему приходилось прочитывать. В другом месте дневника он выражается уже так:
    „Как бы хорошо нам жилось, - говорит он, - если бы из нас сильные не обижали слабых. „Возлюбим друг друг", что значит: без различия религии и народности, соединимся в одну семью и будем жить, как один человек. Вот где предел человеческому стремлению к счастью на земле".
    Установив такое отношение к собственному миросозерцанию, поэт совершенно определенно, в то же время, устанавливает и свое отношение к близким, т. е. к крестьянскому люду, говоря:
    „Мне думается, что бедняк не может выбиться из своего тяжкого положения просто по своей бесхарактерности и крайней неподвижности ума, усыпленного невежеством. Дайте ему средства к образованию, тогда он найдет себе выход и к житейской обеспеченности, и к счастью".
    Только на тридцатом году жизни, т. е. в 1878 г. Спиридону Дмитриевичу удалось войти в петербургские литературные кружки. Об этих литературных встречах сам С. Д. Дрожжин рассказывает:
    „В начале февраля познакомился я с одним молодым литератором. Он случайно узнал, что я пишу стихи, зашел ко мне в лавочку и, отрекомендовавшись, просил дать ему что-нибудь из моих произведений. Я дал ему довольно объемистую тетрадку своих стихотворений. 5 февраля вечером он пришел ко мне опять с тем, чтобы взять меня с собой и ввести в один кружок литераторов, где, по его объяснению, некоторые из них хотят со мною познакомиться. Я запер магазин, и мы вышли.
    „Кружок этот собирался в Поварском переулке. Здесь меня приняли чрезвычайно тепло, почему я сразу почувствовал себя, как говорится, в своей тарелке и, по желанию присутствующих, прочел несколько своих стихотворений. Из числа гостей особенно привлек мое внимание друг и биограф поэта И. 3. Сурикова - Н. А. Соловьев-Несмелов, с которым впоследствии мы сделались самыми близкими и задушевными друзьями. Кроме него, я тут же дружески сблизился с А. Н. Якоби.
    Ждали в этот вечер Михайлова (Шеллера), который почему-то не мог быть и прислал записку, выразив в ней желание видеть меня у себя на квартире. Скоро, благодаря этим новым знакомствам я стал печататься в различных журналах и тогда же получил первую плату за свои стихи, по 50 коп. за строку. Все это произвело на меня бодрящее впечатление, и я стал верить в свои силы".
     Казалось, что теперь, наконец, жизнь улыбнулась поэту, но не тут-то было: его преследовал какой-то неумолимый рок. Магазин, где он служил, неожиданно закрылся, и ему опять пришлось остаться без места.
    Он поехал на родину, но и там его ожидала невеселая встреча, о которой он пишет в своих записках так:
    „Отец и мать, не видя никакой помощи, приняли меня крайне недружелюбно, почти каждый день делали мне очень неприятные сцены и не давали возможности ни читать, ни писать. На мои занятия литературою они попрежнему смотрели, как на пустую забаву и бесцельное препровождение времени. В будни я исполнял все полевые работы, а в праздничные и воскресные дни, чтобы избежать домашних сцен, уходил в лес и там на свободе читал или записывал свои горькие думы".
    Осенью, однако, Дрожжину снова удалось уехать в Петербург и поступить приказчиком. Старые литературные знакомства его возобновились, и он, с облегченной душой, зажил в обществе литераторов.
    Поэт Д. Н. Садовников и беллетристы М. Н. Альбов, К. С. Баранцевич, А. В. Круглов и Н. И. Позняков были самыми расположенными к Дрожжину товарищами по литературной работе. Часто виделся он и с Михайловым (Шеллером), и другие. В это время и денежные обстоятельства его улучшились: за свои стихотворения он получал некоторое денежное вознаграждение, а вскоре через знакомых получил место на железной дороге.
    Однако и это счастливое время продолжалось не долго: снова пришлось лишиться места и опять перебиваться с копейки на копейку; неприятность положения осложнялась еще тем, что на руках была семья.
    Так жил Дрожжин до 1884 года, и потом снова уехал в деревню, порешив уже окончательно поселиться в Низовке.
    „Что-то ждет меня в деревне?" - задает он себе вопрос, покидая столицу, где пришлось вынести столько мытарств и скорби; а приехав в деревню, пишет:
    „Все то же, только я не тот: не прежняя во мне сила, энергия, утратилась она, размоталась, по чужим людям со мною живучи, на чужой сторонушке скитаючись, бесталанною головушкой ума-разума набираючись".
    К таким грустным размышлениям привела жизнь, а ведь ему было только тридцать лет, и впереди ждала еще добрая половина жизни.
    В деревне Спиридон Дмитриевич принялся за труд наравне с братьями и отцом. Сперва новая работа не спорилась в его руках; но потом он скоро привык и, сколько ни смеялись над его работой крестьяне, скоро, однако, переменили о нем мнение. Вместе с этим, Спиридон Дмитриевич начал появляться на сельских сходах, рассуждать и обсуждать дела низовского общества, и крестьяне убедились, что Дрожжин - их человек, настоящий крестьянин.
    Проживши несколько лет в городе и насмотревшись на жизнь, развившись при чтении книг, от занятия литературою и в беседах с образованными людьми, он, конечно, мог принести крестьянам много пользы.
    Спиридон Дмитревич и поныне живет в своей Низовке, занимаясь хлебопашеством и не оставляя своих прежних литературных занятий. Чтобы показать, как, наконец, установилась деревенская жизнь Дрожжина, сделаем выписку из дневника его в год переселения в деревню.
    „Скоро два месяца, как я не брал пера в руки. Косьба и уборка сена, вторичная пашня под озимь, возка с поля снопов, молотьба - мне просто не давали вздохнуть. А тут еще вдобавок семейные неприятности, о которых не только что писать, но и говорить не хочется. Сегодня были получены: августовская книжка „Русского Богатства" и сентябрьская „Русской Старины", где началось печатание моей автобиографии. Редактором, при вступлении к ней, предпослано несколько теплых слов обо мне, которые так сильно подействовали на моего отца, что он, прочитав их, поцеловал меня и прослезился"...
    С 1884 года, когда были написаны эти строки, прошло уже не мало лет, а наш родной поэт-крестьянин С. Д. Дрожжин по прежнему поет о крестьянской жизни свои милые, задушевные песни. Пусть иногда его поседевшую голову посещают не веселые размышления и в сердце поднимается боль, но он все же поет о пахаре свои „Песни старого пахаря".
    В последней книжке стихотворений С. Д. Дрожжина, именно, этого названия, имеется стихотворение, выражающее настроение поэта:

 Много песен было спето,
Много слез пролито мной,
Что ни радости, ни света
Нет в сторонушке родной,

Что крестьянин, работая.
Часто впроголодь живетъ
И напрасно урожая
От земли бесплодной ждет;

Что моя с ним жизnbsp; На вторую зиму Дрожжин уже не пошел к дьячку учиться, потому что знал все, чему мог тот научить. В этот же год, в страдную пору возвратился в деревню и отец Спиридона Дмитриевича; но это, вместо радости, принесло одно горе: вернулся он без копейки денег и сильно разгневал и деда, и братьев. Вот как описывает эти семейные неприятности сам Дрожжин:nbsp; „Когда подошел поезд и мне нужно было садиться в вагон, мать начала меня целовать, крестить и плакать. Я крепился и не показывал слез до тех пор, пока поезд не тронулся с места; и тут только почувствовал я свое одиночество и дал полную волю слезам Работал, что есть моченьки.нь прожита
Без надежды впереди
И поругана, разбита
Вся любовь в моей груди.

    Но эта печальная песенка о жизни пахаря и о собственных переживаниях поэта не внушает нам боязни за цельность того, чем поэт Дрожжин отличался от многих других поэтов. В настоящее время он единственный у нас поэт, в песнях которого выражается жизнь деревни. Этим всегда была богата поэзия Дрожжина, и поэт сохранил свое богатство до трудных лет своей старости.
    Дарование Дрожжина крепнет и крепнет, как не редко бывает в деревне: стоит посреди порядка старинная изба, срубленная из толстых, в ековых деревьев, и чем дольше стоит эта изба, тем крепче и крепче становятся её стены и дубовые половицы не поддаются разложению времени, и окна стоят прямехонько. Сколько бурь и гроз пронесется над деревней, а такая крепкая изба стоит и стоит, и чемъ дольше стоит, тем больше крепнет.
    Таков и наш поэт с крепкой мужицкой душою. Не одна жизненная гроза пронеслась над его поседевшей головою, а он все поет свои бодрые крестьянские песни. Пусть и Дрожжину знакомо то мимолетное настроение грусти и неверия, о которых он пропел в только что приведенной нами песне старого пахаря. Но это только мимолетное настроение, дань печальной крестьянской жизни, которая всеми своими радостями и горем всегда отражалась в чуткой и отзывчивой душе поэта.
    Не даром Спиридон Дмитриевич так верен деревне. Улучшившееся материальное положение, слава, которая увенчала седую голову поэта деревни - дают возможность Дрожжину жить и в городе, где так ярко выражены дорогие ему литературные интересы, но он все же не изменяет деревне и до сих пор живет в своей родной Низовке.
    В минуты вдохновения поэт продолжает слагать свои дивные песни пахаря, а когда нужно, берет в руки топор или лопату, а то и в поле выезжает с сохой или бороною и продолжает святое крестьянское дело - разрабатывает кормилицу-землю. Но не одну кормилицу-землю продолжает разрабатывать поэт Дрожжин, трудится он и на ниве народного просвещения.
    Не так давно в его родной деревне открылась библиотека его имени. Много лет хлопотал об этой библиотеке Дрожжин, по копейкам делал сбережения, покупал книги, отзывчивых людей привлекал к делу устройства библиотеки, и, наконец, добился своего - устроил в родной деревне маленький рассадник просвещения, на ряду со школой.
    Всю жизнь пел поэт Дрожжин о деревне и её обитателе и на старости лет остался верен смыслу и содержанию своих прелестных деревенских песен. В деревне зачерпнул он богатство своей души и той же деревне возвращает это богатство сторицею.
 
  
11.01.2015 23:16
5807

Комментарии

Нет комментариев. Ваш будет первым!