Страсть земляничная

«Одну ягодку рву, на вторую смотрю, третью замечаю, а четвёртая мерещится». Это и есть счастье! Для меня всё в мире значение теряет в сравнении с этим. Это как восторг заядлого алкоголика, вдруг получившего ящик спиртного. Да, я запойный земляничный алкоголик и даже наркоман.

…Когда еду в потоке машин и они затормозят вдруг разом, россыпь вспыхнувших красных огней стоп-сигналов мне обычно напомнит тебя, земляника…

Нас много, таких земляничных фанатов, готовых ползком за ней волочиться и сгибаться в очень долгом поклоне. Вон они вроде как молятся ей за теми кустами, среди ландышевых листьев, а вон и другие маячат и маячат за теми деревцами, время от времени скрываясь в листьях папоротника. Издалека я всех их вижу и понимаю безо всяких слов.

Земляника! Даже скромно смолкают в лесах соловьиные страстные песни, когда ты появляешься, волшебная ягода! Знаете вы, как в народе обычно зовут землянику? Ягода. Просто ягода. Все остальные с каким-то уточнением зовутся, а просто ягода – это она. Потому, что главная и лучшая. И без какой-нибудь обиды для других, по праву.

…Глаза зажмурю и вижу, как в Сосновке мальчуган в трусиках, в панамке, с розовой пластмассовой чашечкой в руке за матерью шагает по тропинке среди сосен и учится искать засушенные солнцем, маленькие, коричневато-красные комочки небесной сласти. Там у меня была своя полянка земляничная, за ней и Ящериная поляна, чуть дальше Страна Дремучих Трав, ещё подальше – грибной лес, в котором, если – не приведи Господь! – заблудишься, то выйдешь аж к Бабякову, что представлялось полным ужасом. Как жаль, что я давно прекрасно знаю и Бабяково это, и всё, что за ним, и всё, что вокруг. И очень жаль, что нет уж и следа от страха перед этим, неведомым когда-то, местом, от страха, непостижимым образом включающего и упоительный восторг от той таинственности с необъятными горизонтами. Теперь я знаю вроде как совсем не то Бабяково, но всё равно хочу его любить – оно из той страны…

А как я потрясён был, когда брат повёл меня на Чистое озеро в Графской, и навстречу по сочной траве босиком внезапным и ярким виденьем вышли деревенские молодухи с полными вёдрами земляники, но не засушенной, а налитой, как сами они, блестящей и плотной! Было утро, и как они набрать успели столько, непостижимо. Молодки очень торопились и как-то незаметнее старались проскочить, как будто опасались, что мы всё сглазим.

Земляника! С раннего детства тебя полюбил! Пришлось мне как-то заполнять одну анкету, и в графе «Хобби» я так и написал: «Собирать землянику». В детстве же я этого стеснялся, видя, что другие пацаны к ней равнодушны. Но вот был фильм «Земляничная поляна»; он, в общем, не о ягоде, но ясно показал, что даже люди взрослые, серьёзные о землянике могут говорить с волнением и трепетом. Давно уже на первой той полянке да и на Ящериной тоже большие выросли дома. Но в Сосновке каким-то чудом сохранилась и стоит ещё отчаянным форпостом на подступах к «бабяковским» тем далям моя Страна Дремучих Трав.

Немного повзрослев, открыл я для себя ещё одну поляну чуть подальше, но, в общем, там же, за Дубовкой. Примерно за лесной квартал по обе стороны от просеки есть две сосны, обвитые и высоко, и пышно диким виноградом, – ворота в земляничную волшебную страну. Когда приходит земляничная пора, в самые длинные дни года, всепроникающее комарьё пусть сторожит эту страну от всех непосвящённых. Фанаты же не замечают комаров. Когда ты час за часом увлечённо ползаешь по так знакомым десятки лет местам, когда душой размякнешь и начнёшь впадать в душистый, вкусный земляничный транс, вдруг в дребезжащем гуде комарином услышишь ясно голоса людей, которые уже давно ушли из твоей жизни или вообще совсем уже ушли. И оглянёшься даже, встрепенувшись. Комарики, бесстрашная земляничная гвардия, горазды на такие сильные эффекты.

Как много всяческих воспоминаний способно уместиться на этой небольшой поляне! Под этим кустиком орешника поблёскивала всё, а если покопаться в сухой листве, то и сейчас наверняка ещё лежит фольга от шоколадки, которую мы съели давным-давно с одной подругой, тогда ещё молоденькой студенточкой. Подруга эта, слава Богу, живёт и здравствует, встречаю её в городе раз в два-три года, а то и реже, к моему стыду и узнаю не сразу, пытаюсь разглядеть ту стройную студентку в солидной женщине, всецело увлечённой своими внуками. А на поляне земляничной, здесь, я регулярно каждый год здороваюсь с фольгой от шоколада под тем орешником приметным.

Посреди поляны, где сейчас горят цветочки зверобоя, не раз раскладывали мы походный столик и отмечали мамин день рожденья. А рядом, на просеке, у столбика того квартального, который почернел уже совсем, мы с братом как-то ночевали в машине, горя желанием быть утром первыми на земляничном месте. Как много светлых теней вьётся над тобой, моя поляна! А комары всё что-то шепчут их голосами… Их поцелуями целуют ягоды.

На этой вот едва приметной, совсем травой заросшей тропке мой сын, ступая ещё не очень твёрдо, впервые земляничку сорвал свою, зелёную совсем. И здесь же с ним устроили привал, когда он, повзрослев, катал меня на мотоцикле по этим дорогим местам. А там, в лесу, чуть сбоку от поляны, под соснами чернеют остатки шалаша, в котором… Нет, перечислить не могу всего, что умещается, тревожа душу, на этой небольшой поляне.

Но что-то я от ягоды отвлёкся. Для меня её вкус – кисловатый и сладкий, с еле заметной горчинкой – это главный вкус жизни, который волнует всегда, как волновать могла лишь первая любовь. Наешься земляники, и кровь резвее гонится, а на щеках, как в детстве, жжение румянца, его без зеркала сам чувствуешь. Давно в одном журнале популярном Владимир Солоухин писал с восторгом о целебных свойствах земляники. И этого писателя я стал ценить, наверно, прочитав статью. В тот год я лето провёл в командировке на Чукотке и тяжело переживал разлуку с земляникой. С ней встретился лишь в той статье и очень был растроган.

Дзынь, дзынь – по дну бидончика пустого постукивают ягоды. Только очень большой оптимист и фанат может взяться его наполнять малюсенькими шариками. Дзынь, дзынь! Этот звук мне не спутать ни с чем, как огороднику ни с чем не спутать стук картофелин о дно ведра в начале копки. Но там звук слышат все соседи и воспринимают как заявление публичное, мол, я уже копаю. А здесь – звук камерный, интимный шёпот, подтверждающий твою любовь и преданность. Затем заглядываешь всё в бидончик, засматриваешь всё и ждёшь, когда же донышко закроется, но никогда момента не уловишь. Глядь – уже много слоёв, а когда прекратилось постукивание, никак не заметишь. Дальше бьёшь, отбиваешь поклоны, ползаешь по траве, перекатываешься, на штанах оставляя земляничные пятна, а уровень, вроде, на месте стоит. Вот здесь-то нужнее всего фанатизм настоящий. Вдруг замечаешь – уже половина почти, и азарт начинается. Это «почти» длится долго, увы, очень долго – усадка, утруска. Бидончик тем временем получает приятную тяжесть. Уже тянет понюхать и… слов не могу подобрать. Дело подходит затем к ободку, опять очень долго подходит. Но здесь уже пора прерваться на обед. Бухнешься навзничь в мягкую траву – стволы сосен снова нежно ласкают небесную голубизну.

А дальше или в азарте заблудишься, или на поезд пора, или ещё что, но только до самого верха очень редко добрать удаётся. Нет землянике конца! На станции опять в бидончик сунешь нос, и благодать снисходит. А на другой же день или через денёк снова тянет туда, и счастье охватит, если это удастся.

Дзынь, дзынь – опять постукивают первые ягодки. И вдруг мягкий удар сосновой шишки о землю неожиданно возвращает тебя в далёкое детство, когда семенил за матерью с розовой пластмассовой чашечкой в руке. Чудеса творятся на поляне земляничной.

Опять, земляника, ты глубоко тревожишь мою душу! Опять сладко и легко на душе!