Гордыня

ДМИТРИЙ ДАВЫДОВ

ГОРДЫНЯ.

В третий раз сажусь сочинять это письмо. Оба раза я уверен, что был искренен. Я никогда и никого не боялся и всегда верил в успех любого своего дела, пусть даже совершенно невероятной задумки. И я всегда любил только свободу, практически ничем не стеснённую. Мне было, есть и будет абсолютно наплевать на то, что обо мне скажет и подумает народ. Для меня просто не существует мнения людей в их совокупности, вернее оно, это мнение, глупо и нелепо по своей сути, как мнение стада баранов. Всю свою сознательную жизнь я имел дело с отдельными личностями, некоторые из которых и до сих пор окружают меня. Это мои родственники, любимые мною женщины, друзья, с которыми мне безумно интересно общаться. Это мои дети, ставшие взрослыми. Вот мнение этих людей, личностей, мне не безразлично. Если чуть-чуть напрячь мозги, то становится понятно, - судить человека можно только тогда, когда его знаешь, а так – это голос безликой толпы. Заступитесь-ка за женщину в чужом дворе ночью, вас если не изобьют хулиганы, то обвинят случайные свидетели, которые где-то что-то слышали и ещё меньше видели, а говорить о том, что они что-то поняли и вовсе не приходится. При этом, такие свидетели будут говорить только об одном, - что вы были одним из тех, кто нарушил их ночной покой. Вот так-то, никак не больше, но и не меньше.

Мнение моих близких обо мне не подвержено и идеологии, они просто меня хорошо знают. В сегодняшней же России из моей персоны сотворили настоящее пугало. Это, конечно, всегда мне льстило, но в последнее время ещё и чрезвычайно забавляет. Сколько же идеализма и инфантилизма в русском человеке, если до сих пор он склонен в своих бедах винить невесть кого: евреев, кавказцев, «чурок», «хохлов»… кто следующий? Это и есть та благодатная почва, на которой паразитирует чиновник. Я оцениваю это, как проявление векового рабства русского народа, того, с чем я боролся все 90-е годы, практически единственный, кто встал на защиту демократических свобод. Всякий свободный человек вполне способен иметь своё, частное мнение, не поддаваясь мнению толпы, если такое вообще возможно в свободном обществе.

Но всё-таки я пишу уже третье письмо, хотя и не уверен, что оно будет верным. За ним придёт мой посыльный, Тот в сером плаще и шляпе, похожей на наполеоновскую треуголку. Я даже не знаю кто Он, знаю лишь одно,- сегодня всё кончится. Именно сегодня станет всё предельно ясно, всё, чего хочу получить я,- это вернуться. Только в России смогу я жить, здесь я просто существую. Только там и сейчас мне интересно, здесь я умираю со скуки. Только если я смогу написать это чёртово письмо, я договорюсь с Ним, с этим мрачным посыльным.

Кто Он, мне абсолютно неизвестно, никогда прежде не приходилось иметь дело со столь таинственным типом. Я очень сомневаюсь, человек ли это вообще, одно знаю точно, Он может всё. И я очень досадую на тот факт, что судьба свела меня с ним так поздно. Какие дела могли бы мы проворачивать в России в 90-е! Хотя я совершенно не разбираюсь в людях, мне очень нравится Его открытость и доверительность, за которыми скрывается огромная внутренняя сила. Мне кажется, я ощущаю эту волну, мне стоит огромных усилий не поддаться ей. Я встречался с Ним всего-то два раза, сегодня он придёт ко мне в третий. Чувствую, это будет последняя наша встреча, я его совершенно не боюсь, хотя есть чего опасаться. Его огромная сила, как я понял, в глубокой информированности и влиянии. Он, как мне кажется, знает всё или почти всё и очень умело этим пользуется.

Первая наша встреча меня шокировала. Он просто пришёл ко мне, без предупреждения, мы не были знакомы. Каким-то образом миновал охрану и просто появился передо мной. Я вообще-то человек не суеверный, никогда таковым не был, но такое явление меня обескуражило. Так же, как и внешний вид моего ночного незваного гостя. Он был одет в идеального кроя и пошива классический английский фрак, чёрный цвет которого поражал своей глубиной. Смотреть на этот цвет было всё равно, что окунаться в ночную бездну. Особенно великолепный контраст чёрному являла ослепительная белизна рубашки, ворот которой был увенчан великолепной бабочкой того же бездонного чёрного цвета. Поверх костюма на нём была надет серый плащ-накидка какого-то изысканного старинного фасона, придававший посетителю и вовсе мистический вид. Вся одежда являла собой образец безупречного аристократического вкуса моего гостя и, несмотря на старинное обличие, придавала ему известный статус избранного. На ногах его блистали классические лакированные туфли того же породистого чёрного цвета. Но особую таинственность моему гостю придавала надвинутая на лоб широкополая шляпа, в чём-то походившая на средневековую «испанку», что венчала головы благородных идальго, с той лишь разницей, что поля её были изящно загнуты, образуя треуголку, на манер наполеоновской. О его облике можно было судить лишь в общих чертах: высокий рост, благородная осанка и величественные манеры; умение держаться, безусловно, выдавало личность особенную. Лицо же посетителя было почти полностью скрыто маской всё того же чёрного цвета с блёстками. Такие маски служат всегда частью маскарадного костюма, но, при деловом визите, являются полной нелепостью. Естественно, что первым моим предложением к Нему было снять маску. Но Он сразу же взял меня за глотку, я чувствую его пальцы и сейчас сжимают мне горло.

- Будьте любезны, снимите маску, я должен видеть Ваши глаза.

- Борис Абрамович, Вы очень хотите вернуться?- в Его голосе не прозвучало ни ожидаемой мною враждебности, ни деловитой сухости, столь привычной мне ещё со времён дома приёмов ЛогоВаза и посему я несколько опешил перед изысканной развязностью, что сопровождала вопрос гостя.

- Представьтесь для начала.

- Моё имя Вас слишком насмешит, к тому же Вы не верите на слово никому, ни Богу, ни дьяволу. И верно поступаете. Врут все, а кто не врёт, тот привирает, что ещё хуже. Чьи письменные рекомендации смогут Вас успокоить в том, что Вы имеете дело с тем, с кем должно решать самые неразрешимые задачи? - мягким, вкрадчивым голосом Он словно убаюкивал.

- Все, какие Вы сможете представить.

- Сколько угодно и от кого угодно.

И посетитель извлёк движением фокусника невесть откуда, словно из рукава, целую стопку писем и рекомендаций. Здесь были и письма от друзей, где «господина С» рекомендовали мне старые соратники Г и Д, радостное письмо от Б, где он писал, что «наконец нашёлся человек, имеющий такие связи и влияние, что непременно сможет мне помочь вернуться». Я с нескрываемым волнением узнал их почерк. Сомнения рассеивались, как утренняя летняя дымка над русской речкой. Но это было ещё не всё, далее шли рекомендательные письма от людей, меня возможно не очень любивших и почитавших, таких воротил бизнеса, как товарищ по изгнанию Г, перестраховщик А и некоторых других деятелей 90-х, среди которых особенно ценной была рекомендация вечного администратора Ч. Хотя теперь я мог быть вполне спокоен и доверять незваному гостю, но всё же я решился позвонить Б.

- Будьте любезны, располагайтесь поудобнее и, одну минуту, подождите,- набрав номер Б. по мобильнику, я вышел в другую комнату.

- Хелло, дружище, рад тебя слышать. Как ты поживаешь?

- О, Борис, я очень рад слышать твой голос, он бодр и весел. Я-то ничего, по-старому. Ответь мне, Он был у тебя? Ты понимаешь о ком я?- Б был явно взволнован.

- Нет, не вполне понял,- пришлось прибегнуть к маленькой хитрости, чтобы побольше вытянуть информации о посетителе.

- Как? Он ещё не у тебя? Это очень влиятельный тип, совершенно уникальный. Он знает всё – что было, как есть и что будет. Явился ко мне, как из под земли вырос. Если честно, я Его побаиваюсь, я всё время думаю о разговоре с Ним и кажется мне, сам чёрт нам Его послал. Глупо тебе не воспользоваться Его связями, Он назвал пару таких имён, перед которыми откроются даже Врата небесные. А в тебя я верю, ты сможешь договориться с самим дьяволом, тем более, что это твой последний шанс выбраться из дерьма. Так что действуй, дружище, и поможет тебе Господь!

- А чем Он живёт? Кто Он?

- Я почти ничего не знаю, Борис. Наводил справки, узнать удалось минимум. Пишут о нём только избранные европейские издания, которые сами постоянно сетуют, что им почти ничего неизвестно о жизни этого таинственного графа С. Достоверно мне известна только историческая справка: родословная Его насчитывает более тысячи лет и восходит к первым феодалам Трансильвании. За всю длинную свою историю Его предки успели послужить почти всем царствующим домам Европы, имеют верительные грамоты от австрийского дома Габсбургов, от французского дома Бурбонов, от британского и прусского домов. Вообще, история Его рода уникальна, ты расспроси подробнее. Где только эти графы С не засветились, в чём только не участвовали! Один из предков Его получил даже орден Почётного Легиона из рук самого Бонапарта, другой гораздо раньше послал на костёр Жанну Д*арк! Ты представляешь, какой это уникальный тип! А на сегодня, как пишут те же солидные журналы светской европейской хроники, Он является фактическим владельцем контрольных пакетов ряда крупнейших банков Европы, через него проходят все крупнейшие состояния, в том числе и русские миллиарды. И в любой момент в Его силах взять любого из вас, новых русских, за Фаберже и крепко сжать. Вот так то, Борис, я думаю, что только тебе по силам заключить с Ним сделку. Я в тебя верю.

- Спасибо, дружище, ты всегда находил занятие по мне

- Не за что, желаю удачи, если что, на связи,- в голосе Б сквозило издевательство.

Но всё-таки Б прав, спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Тем более, что дела мои не так плохи, игра не проиграна, и я верю в успех. Тем то я и отличался всегда от сереньких зайчиков-олигархов, что никогда и никого не боялся, всегда действовал и был уверен в успехе. Так было в 90-е, когда только я задался целью помешать реставрации коммунизма в России и, не испугавшись влияния «конторы» через всесильных тогда Коржакова и Барсукова, победил. И чёрта с два бы у них вышло, если бы не я! Как ничего не вышло бы в 2000-м против лужковской мафии, если бы не тогда моё ещё ОРТ и Доренко, ни черта бы у них не получилось! Но я ошибся, как и всегда ошибался в людях и получил «в награду» вечное изгнание. Но они не учли, с кем имеют дело! Я их всех куплю, затем продам втридорога; так вывернусь, что и назад примут, ещё, дай Бог, и порулить дадут. Главное сейчас – это договориться, нужна сделка. Необходимо вернуться, пусть откупиться, пусть даже голым, только нырнуть в эту родную мутную воду нашей политики. А там поглядим.

Все эти мысли вихрем промчались у меня в голове. Настроение неуклонно шло вверх, я уже был уверен, что вернусь, А это главное. Очнувшись, я немедленно вернулся к гостю.

- Прошу меня простить, вечные деловые переговоры,- я был одновременно смущён и взволнован, пытаясь лихорадочно осмыслить ситуацию, взвесить свои шансы на успех и найти подход к моему таинственному посетителю.

- Ничего страшного, вполне понятно, что Вы наводили справки обо мне,- интонации Его голоса напоминали судейские, Он действительно был очень умён и догадлив.

- В таком случае, если Вы столь проницательны, граф, я полагаю, что Вас не смутит такое обращение, мы можем начать договариваться,- с этими словами я указал графу на кресло.

- О, да. Пока меня всё вполне устраивает.

- Как я Вас понял, Вы можете поспособствовать моему возвращению в Россию, несмотря на ту опалу, в которую я попал у нынешней власти в Кремле, и вопреки тем уголовным делам, которые на меня заведены там же?

-Для начала, Борис, снимите прослушку. Поверьте, она может помешать Вам в гораздо большей степени, чем мне,- граф улыбнулся.

- Да, Вам палец в рот не клади, отлично ориентируетесь.

Несколько минут у меня ушло, чтобы снять все жучки и скрытые камеры, точнее почти все. Одну я оставил для страховки. Или попытался оставить.

- Нет, так ничего не получится. Видимо, Борис, мне надо удалиться. Хотелось бы только напомнить на прощание – Вы не в Москве, в доме приёмов Логоваза, а я не Г и не Д, и тем более не Ч, чтобы, как у русских сейчас выражаются, мне «фуфло втюхивать», со мной надо играть честно.

- Постойте, так я же вроде всё убрал. А нет, извините, сейчас будет всё в порядке,- я сам себя поставил в глупое положение, с этим графом шутки плохи,- так как же мой вопрос?

Пока я забирался на стул, чтобы достать камеру с верхней полки, граф уже говорил вполне дружеским тоном.

- Вы так сразу, с места рванули вперёд. Да, не скрою, в моих силах помочь Вам вернуться. Моими хорошими банковскими клиентами и добрыми друзьями являются целый ряд официальных, да и закулисных деятелей, которые во многом определяют политику России сегодня,- и Он назвал целый ряд имён, прозвучавших для меня и как добрая память о днях минувших и как надежда на вполне разумное осуществление моих планов на будущее. Сердце моё затрепетало от безумной радости, как должно было трепетать сердце несчастного Робинзона, покидающего свой необитаемый остров, чтобы вернуться на Родину.

- А Вы уверены, что через этих людей способны повлиять на мнение самого? – этот вопрос напрашивался сам собой.

- Не беспокойтесь, есть определённые финансовые потоки, которые идут на самый верх этой вашей «выстроенной вертикали власти», так она вроде бы сейчас у вас называется?- ехидно спросил граф.

- Да так, то, с чем мы боролись столько лет, вновь благополучно «выстроилось» в России,- вздохнул я.

- Я премного наслышан о Ваших русских подвигах в 90-е, снимаю шляпу,- и Он, словно подтверждая свои слова, поднялся, снял свою «треуголку» и помахал ею в средневековом реверансе,- но, позвольте, я всегда, размышляя о русской приватизации, задавался одним и тем же вопросом. Как возможно, Борис, за несколько лет, не воруя, нажить миллиарды?

Вопрос Его прозвучал как долгий и тягучий звук камертона, утонув в гнетущей тишине.

- Не ожидал от бизнесмена такого вопроса,- парировал я.

- От бизнесмена, не от вора. Дело в том, что мой бизнес, как и мой род – сама история. И в этом его сущность, его чистота. Все мои предки не раз доказывали и крепким словом, и жёстким делом свою избранность, мы заслуживали, зарабатывали эти деньги, это влияние веками. А, к примеру, Вы?- удар графа был хлёсток и неотразим.

- Мне это тоже не досталось даром, поэтому я здесь,- весьма невразумительный ответ, ещё бы, мне в эти минуты было совсем не до этого.

- Хорошо, я понял, Вы мой клиент. В том, исключительно, смысле, что я всегда любил таких людей, как Вы, наглых и беспринципных,- опять пощёчина «со смыслом».

- Понимайте, как знайте или как можете, - что я мог ещё сказать в своё оправдание.

Возникла неприятная пауза, чтобы занять которую, я предложил графу кофе.

- Благодарю Вас, можно даже чего и покрепче, а то я, знаете ли, несколько продрог, добираясь к Вам.

- Как, а Вы разве не на машине?- я решительно не мог понять и почувствовать своего собеседника.

- Мне она была не к чему, оказавшись в таком городе, как Лондон, весьма приятно пройтись, подышать его историей, вспомнить многое, что с ним связывает,- граф, по-видимому, пребывал в поэтическом настроении и углубился в воспоминания,- ах, Лондон, Лондон, сколько тайн великой империи на твоих улицах и площадях. Его казнили на площади, прилюдно, чтобы стать свободными, так захотела толпа. Она, эта толпа, всегда чего-то хочет, чего и сама не знает, крушит и сметает всё на своём пути, такая свирепая и безжалостная, а на самом деле, такая жалкая и бестолковая. Так было всегда, так есть и так будет. Так было здесь в конце XVII века, так было в Париже в конце XVIII века и так было у вас, в Москве в начале и в конце XX века. И ничего не поменялось! Та же безумная толпа, и те же хитрые лица плутов, догадавшихся вовремя, как использовать толпу. В своих только целях, заметьте, в своих! Налейте мне водки, пожалуйста. Очень хочется выпить этого чудного русского напитка именно здесь и именно сейчас.

А граф-то мой большой оригинал! Некоторое время открыв рот, я слушал этого оратора, после лишь вспомнив о напитках. Помнится, у меня было припасено на такой, экстраординарный случай пара бутылок «Столичной», советский экспортный вариант. Но каков собеседник! Я ещё раз пожалел о том, что случай не свёл нас раньше.

- Позвольте спросить, а откуда Вы всё это знаете?

- Ха-ха-ха! Откуда? Неужели сейчас модно в России только красть? А ведь Вы член-корреспондент Академии Наук России. Хотя о чём я, ведь Вам всё прекрасно известно, вы только врёте, вернее прощупываете почву, так это у вас называется,- мой гость, произнеся последние слова, оживился.

Я разлил напитки.

- Э, нет, так не пойдёт, Вы хотите вернуться в Россию, а пьёте не по-русски. Дайте-ка сюда стаканы, гранёные русские стаканы.

Что мне было с ним делать? У меня закралось подозрение, что друзья-приятели, вместо нужного человека со связями, рекомендовали мне простого русского алкоголика. Но это было лишь минутное сомнение.

- Лейте, лейте полный, по-русски, как это принято у вас, у вашего многострадального народа,- голос графа внезапно стал серьёзным,- себе тоже полный, полный, я сказал.

Воистину, воле этого субъекта противостоять было немыслимо. Сам голос Его, сама тональность словно зачаровывали и заставляли повиноваться. Он выпил стакан залпом, как настоящий русский мужик, как легендарный Соколов из «Судьбы человека» Шолохова, и заставил меня так же выпить стакан водки. И вот теперь мы разговорились.

- Я могу вернуть тебя в Россию, Борис, только я и никто другой. Надеюсь, ты это уже понял. Но я это сделаю, как всегда делал невозможное, с одним лишь условием,- с этими словами Он закурил сигару и весело выдохнул клуб дыма прямо в мою грешную физиономию,- мне нужна вся правда о твоих деяниях, как вы там это называете, ты ведь крещён, покаяние, так кажется?- Он истерически захохотал, произнеся последние слова чётко и по слогам.

В один миг меня осенило, я всё понял, сомнений быть не могло. Я знал, кто передо мной. Но страх лишь на мгновение поразил, тут же уступив место чувствам, которые всегда заставляли меня выигрывать – безудержному авантюризму и абсолютной вере в успех. Пусть хоть с Ним самим, но я должен выиграть и эту дуэль, и выиграю её без сомнения.

- Покаяние? В чём? – только и смог выдавить я.

- Не будем лукавить, дружище, во всём. Во всей твоей кипучей деятельности. Мне нужно письмо от тебя, исповедь, так она у вас зовётся. Это письмо я смогу передать на самый верх,- Он поднял большой крючковатый палец к потолку,- и тогда там тебя поймут и простят. Возможно. При моих связях очень может быть.

- Я уже написал всю правду в письме. Оно готово,- голос мой дрожал от нетерпения.

Я взял со стола и подал Ему первое своё письмо в Москву. Он взял его и взглянул на адресные данные.

- Нет, Борис, это не то. Здесь нет и малой доли всей правды, есть только твоё «я». Как ты повернул историю России, спас её от коммунизма, а народ её от рабства, отстаивал свободу,- глаза Его даже из прорезей маски смотрели пустотой, чёрной космической пустотой, леденя сердце,- но меня интересует не это. В письме важно вспомнить тех людей, те души, через которые ты переступил. Сколько жизней ты поставил на кон в этой твоей игре в свободу. И как ты сам умело ею пользовался, этой свободой, чтобы украсть. Вот всё это, подробно и честно изложенное в письме, только и может тебе помочь. Письмо прочтут и поймут, а, может быть, и простят.

- Если ты настолько значим, так и излагай, что я, мол, предавал, продавал, убивал и воровал во имя свободы своей любимой Родины и её многострадального народа,- подытожил Он металлическим голосом прокурора.

- Вам не кажется…

- Ничего мне не кажется, Абрамыч. Казаться должно лишь тебе, равно как и являться,- я тонул в этом чёрном бездонном взгляде.

- Я прошу Вас удалиться, мне надо подумать,- только и смог я выдавить из себя.

- А уже всё сказано, до встречи,- лёгкий порыв ветра поглотил Его фигуру, Он исчез так же неожиданно, как и появился.

Что же со мною было после ухода графа? Это не поддаётся никакому описанию. Что я выпил вместо водки, не знаю, но всю ночь, после Его ухода, дом был полон таинственных гостей. Казалось, за ночь здесь побывали все, начиная с первого президента с его дочерями и заканчивая теми несчастными девчонками Петьки Листермана, услугами коих я пользовался и не раз. Это было некое подобие бала Сатаны из «Мастера и Маргариты», потому что являлись все: и живые, и мёртвые. Был даже гость без головы, державший её в руке, словно офицер фуражку в торжественных случаях. Поначалу я его не узнал, но, когда столкнулся с ним в дверях гостиной, голова крикнула: «Борис Абрамович, как же Вам повезло тогда, в 94-м!», и оставшиеся ещё редкие волосы встали у меня дыбом, я узнал Мишу, моего водителя, которому на моих глазах оторвало голову при покушении на меня в 1994, при выезде из дома приёмов Логоваза.

Как я пережил ту ночь, сам не знаю. Видимо, находился под действием каких-то наркотиков. Ночное время шло, а гости всё прибывали: группа чеченских боевиков во главе с Басаевым и Масхадовым, генералы Лебедь и Рохлин, потянулась вереница равноудалённых: Гусинский, Абрамович и Смоленский, Потанин и Алекперов. Появился Чубайс под ручку с Гайдаром. И прочие, и прочие, и прочие. Полон дом всякой нечисти, как живой, так и мёртвой. Потом Ельцин принялся толкать тосты, «за Рассею» и «за дорогих рассеян», кончил он тостом «за возвращение славных времён и Абрамыча». Все дружно подхватили и долго ещё потом обсуждали, как же мне вернуться.

Под звуки нового демократического гимна свободной России торжественно внесли… нет, не флаг новой России, а… огромный торт, изображавший нашу страну на карте мира с новым свободным триколором в центре. Сползший с трибуны президент принялся кромсать его на куски и щедро раздавать толпе гостей. «Тебе, Рома, панимаш, Чукотка, а тебе, Потанин, Норильск с Красноярском. Вот ведь какая загогулина выходит! Подходи следующий!» Бендукидзе с аппетитом пожирал Урал, другим олигархам тоже достались лакомые куски. Завершил раздачу Борис Николаевич громовым рыком: «А Абрамычу пока ничего. Пока, панимаш, не вернётся, хрен ему моржовый!»

В итоге, Ельцин, напившись, стал навзрыд орать своим громовым басом, что « пусть он, Абрамыч, покается перед рассеянами, авось простят, ведь я то покаялся, панимаш, и всё, чист, а как помер, так ещё чище стал, настолько, что многие ещё и добрым словом помянули. Ведь демократию же дал, свободу. Ну, померло несколько миллионов, так что же, путь к свободе розами не выстлан, главное сделано в Рассее, коммунизм похоронен». Всё это орал он с какой-то трибуны, невесть откуда притащенной демократами, закончил свою покаянную речь пословицей: «Ведь повинную голову, панимаш, не секут, вот ведь какая штука выходит!» под бурные и нескончаемые аплодисменты. И тут же, со всех сторон, как когда-то пионеры бежали с цветами поздравлять дорогого Леонида Ильича, потянулись к трибуне первого демократа дети. Но что это было за зрелище! Живыми ручейками к Ельцину потянулись жалкие оборванцы с измождёнными лицами, босые, грязные, вонючие. Кожа этих заморышей была изъедена гноящимися язвами, из беззубых ртов торчали дымящиеся вонючие бычки. Стайки абсолютно голых девчонок Листермана, с пахабно накрашенными лицами тоже ринулись поздравлять президента. Что дарили ему дети? Поначалу мне казалось, что несут они гвоздики, во всяком случае я был в этом уверен, но в руках Ельцина неизменно оказывалась бутылка водки. Вскоре уже вся трибуна была заставлена национальным продуктом, а благодарные дети всё шли и шли, заваливая Ельцина водкой.

Всё эта жуть происходила под нескончаемые овации, которые разрывал лишь треск автоматов чеченских боевиков. Они торжественно ввели пленников, избитых и оборванных, пугливо оглядывавшихся по сторонам, словно бараны, идущие на заклание. Их, этих пленников, многих из которых я узнал, выставили на продажу, «под выкуп», на предстоящем аукционе. Вся эта картина сводила с ума, словно на моих глазах шёл съезд 90-х, только не достижений, а преступлений.

Я не знал, не представлял себе, чем всё это может окончиться. Финал же этого сборища был просто ужасен. Внезапно с потолка моего жилища посыпались бумажки, да не просто бумажки, а купюры, да не просто купюры, а стодолларовые ассигнации. Какой тут раздался гвалт! Вся толпа холёных мужчин и женщин, весь бомонд 90-х разом превратился в зверинец. Они ползали на четвереньках, кидались друг в друга кусками торта, охваченные какой-то звериной злобой и жадностью, дрались за падающую добычу руками, ногами и зубами, кусали, лягали, хрюкали от удовольствия и выли, стонали и визжали от неудач и укусов соперников. Из своры дерущихся то и дело выползали отдельные существа с окровавленными пастями, чтобы перевести дух, чтобы собраться с силами и снова ринуться в бой. Мелькнула морда Гайдара, чмокавшая кровавыми губами, выползло недоумённое рыло Черномырдина, щёлкнула хозяйская пасть Чубайса. И над этой поганой сворой вдруг раздался страшный львиный рык, рык самого Ельцина…

_____________________________________________________________________________
Я очнулся у себя в кабинете, там, где мы ещё вчера распрощались с графом таким странным образом. Страшно мутило. Придя немного в себя, я сел за стол. Многолетняя привычка делать своё дело, несмотря на состояние, побудила взяться за перо. Моё второе письмо выглядело примерно так:

« Уважаемый президент, дорогие сограждане!

Чувство вины не покидает меня. Я вольно или невольно явился одним из главных действующих лиц почти всех значимых событий 90-х. Можно ли определить мою степень вины в том, что реформы в России, её путь к свободе, будет таким тернистым, драматичным, если не сказать больше, кровавым. Видимо это в традициях нашей истории, ничего не меняется у нас постепенно, с наименьшими потерями для народа.

Но выбор сделан, мы сделали русских людей, весь многострадальный народ России свободным, похоронили коммунизм раз и навсегда. Теперь Россия стала иной, народ сбросил ярмо многовекового рабства, и пути обратного нет. Мы, демократы ельцинской поры, создали независимые и свободные СМИ, выпустили новую демократическую Конституцию России, которая раз и навсегда закрепила в нашей стране подлинную многопартийность, настоящую свободу слова, обозначила чёткое разделение ветвей власти и регулярную выборность всех властей. И для меня очень приятен и памятен тот факт, что я, именно я, всегда выступал одним из главных инициаторов этих реформ.

В конце концов, именно эта борьба за свободу родной страны и явилась моей главной целью в жизни. Факт моего активного участия во многих судьбоносных событиях 90-х в России не сможет опровергнуть ни один уважающий историк.

Но я предпочитаю не почивать на лаврах, а вернуться в Россию, чтобы быть полезным и впредь своей стране и своему народу.

Конечно, многое изменилось в России в новом тысячелетии. Мне, как демократу первой волны, в какой-то мере идеалисту, многие изменения, укрепление власти и порядка в стране, инициированные президентом Путиным, казались возвратом в тоталитарное прошлое. Я убеждал, ссорился, критиковал до хрипоты только лишь потому, что мне дороги те свободы, что завоёваны в 90-е. Но история следует своим ходом, никто не в силах повернуть её колесо. Вслед за тем неизбежным хаосом, который породили демократические реформы, должен был наступить период наведения порядка и укрепления государства. Ельцинский призыв: «Берите суверенитета столько, сколько сможете!» был глубокой ошибкой первого президента России. Огромная многонациональная страна, чьё административное деление по национальному признаку уже было страшной ошибкой большевиков, начала просто трещать по швам. Все национальные регионы признали собственный суверенитет и местные Конституции, исполнению которых отдавался приоритет перед Основным Законом России. Страна просто растаскивалась по национальным квартирам. После всестороннего изучения этих проблем я просто ужаснулся, сколько упущений было сделано в этом направлении.

Ещё одной, ужасной ошибкой ельцинской политики явилась та огромная демографическая яма, в которую мы свалились в те нелёгкие времена. Страшно сказать,- пока мы хоронили коммунизм, отпускали цены и преобразовывали страну,- в России вымерло более 10 миллионов человек! И это без войн и конфликтов!

К моему великому сожалению, и в этих ошибках и «чёрных пятнах» демократии тоже есть немалая доля моей вины.

Все эти нелёгкие размышления заставляют меня просить прощения у вас, дорогие мои сограждане и господин президент. Я убеждён, что всеми своими силами и немалыми способностями, продемонстрированными в 90-е, могу и должен в значительной степени искупить свою вину и быть ещё полезным России и российскому народу.

С Уважением, Борис Березовский».

Это письмо далось мне нелегко. Такого признания я ещё не писал, главным алгоритмом моей жизненной программы всегда был успех, а сейчас приходилось признавать какие-то неудачи, ошибки. И перед кем? Перед давним моим недругом, президентом и перед безликой толпой, именуемой народом, перед той массой, мнение которой я всегда и во все времена игнорировал, потому что был уверен, что эта масса лишена рассудка, здравых мыслей, её желания противоречивы и подвластны тем эмоциям, которые вбрасывают в неё провокаторы, агенты спецслужб и прочие мерзавцы.

Окончив письмо и опустив перо, а я всегда старался писать перьями ХIX века, по старинке макая в чернильницу, «по-пушкински», я погрузился в глубокое раздумье. Правильно ли я делаю, что признаю свою долю вины в ошибках 90-х? Не наношу ли непоправимого удара своей репутации борца за свободу и демократию? Ещё раз перечтя письмо, я пришёл к выводу, что основная вина всё равно ложится на всенародно избранного Ельцина, мне с ним невозможно тягаться. Но больше уступок позволять нельзя, я дошёл и так до крайней черты. Только такой вариант письма ещё мог меня устроить, ведь торг есть торг. И на кону стоит, немного-немало, моя мечта – вернуться в Россию. Я вздохнул и закрыл глаза.

- Но торг ещё не окончен, всё зависит от Ваших признаний,- знакомый внятный баритон вкрадчиво нарушил тишину моего кабинета, я вздрогнул и открыл глаза.

В том же самом кресле, что и вчера, восседал граф. Как он появился в этот раз было ещё загадочнее, чем в первое посещение.

- Вы так неожиданно появились,- только и смог произнести я.

- А я всегда так являюсь, это мой стиль. Особенно к тем, которые уж давно меня заждались,- непринуждённо молвил гость. Одет Он был, как и накануне, всё в тот же чёрный фрак, накинутый сверху плащ-накидку и со своей причудливой треуголкой. И, хотя с утра моросил неприятный осенний дождь, одежда Его была совершенно суха.

- Теперь то Вы приехали на машине?

- О, нет, ну что Вы. Я же редко пользуюсь машиной, пребывая в таком историческом месте, всё больше прогуливаюсь, чего и Вам советую. Как Вам вчерашний банкет?- Он будто издевался надо мной.

- Это всё Вы устроили?- внутри у меня похолодело.

- Не скрою, при моём участии. Но лишь при участии, эти жалкие души так просились к Вам, так ныли, что я просто не мог им отказать. К тому же это несколько оживило Вашу память и доставило много приятных мгновений в кругу своих настоящих друзей,- по мере того, как шёл разговор тон моего просителя становился всё развязнее. Несомненно, что Он брал невидимые нити беседы в свои руки и начинал диктовать условия.

- Какие души, это ведь были люди?- я всё ещё сомневался или хотел сомневаться в Его ужасной силе.

- Это люди лишь с виду, а на самом же деле лишь куклы. Даже души у них какие-то худые, жалкие,- с сожалением Он развёл руками,- часть из них умерло физической смертью, другие давно уж мертвы духовно. А Вы разве не уловили этого?

- Мне было не до того. Слишком большое потрясение,- от этих разговоров холодный пот выступил у меня на лбу.

- Хорошо, оставим это. Вы написали письмо?

- Да, вот оно,- я подал Ему конверт.

Опять же, не распечатывая, граф повертел конверт в руках.

- Налейте-ка нам водки, как и вчера. Вам надо согреться, дрожите весь, словно в ознобе.

Я принёс стаканы, графин водки и закуску. Как и накануне, разлил по полному стакану, мы выпили и закурили. Немного помолчав, граф начал:

- Ты так ничего и не понял, Борис. Тебе не отвертеться, ты должен только признаться в своих деяниях. А уж от того, оправдаешься ли ты или покаешься, будет зависеть, чей ты клиент.

- О каких деяниях Вы? И чей это я буду клиент?- нервы мои были на пределе.

- О каких деяниях? Всех тех, что совершались в 90-е при твоём непосредственном участии и во имя высших целей, свободы и демократии. Посмотрим, так сказать, чего она стоит, это ваша свобода! Такая ли это высшая цель, на алтарь которой можно, не раздумывая, положить тысячи жизней своих же сограждан, убивать детей, морить голодом стариков, насиловать девочек? Или как сделать Россию свободной и обворовать с головы до пят всего-то за какие-то 10 лет? Так что начнём с деяний. Скажи, пожалуйста, неужели эти люди тебе не знакомы?- с этими словами граф сделал жест рукой в сторону двери, и в кабинет стали входить, нет, не люди, а какие-то тени. Сначала появилось около десятка таких теней, закованных в кандалы, в совершенных лохмотьях, с измождёнными, видимо от побоев и голода, лицами. Они не шли, а словно плыли в воздухе, бесшумно стали у стены подобно теням. Я был настолько шокирован, что онемел и не мог оторвать оторопелого взгляда от этих призраков. Долго всматривался в эти лица и, наконец, выдавил из себя:

- Кто они?

- Ты хотел сказать «эти люди» и не посмел. Всё верно, Борис, это уже не люди. Некоторые из них так и умерли в плену, не дождавшись выкупа. Их «высылали» частями родным и близким. Другая часть дождалась, да недолго протянула после выкупа, сдохли от побоев.

- Так моя в чём здесь вина?- мне становилось дурно от воспоминаний.

- Это всё клиенты твоего большого друга, Шамиля Басаева. Долго вы с ним сотрудничали, доходы имели немалые, ты даже денег ему подкидывал. Очень ведь доходный бизнес – кража заложников. Вот эти трое слева вообще лакомым куском стали, западные журналисты, немец, итальянец и француз. Вспоминаешь потихоньку?- голос графа всё больше походил на прокурорский.

- Яяя… не знаю, ннне помню,- в глотке пересохло, язык одеревенел, по всему телу бегали мурашки.

- Конечно, не помнишь. Только Шамиль то всё знает, этот гадёныш тоже подойдёт, может тогда ты вспомнишь?

- Нне ннадо, я признаю.

- Ну, вот и славно. Теперь гораздо приятнее картинка,- и Он взмахнул рукой, тени внезапно исчезли, зато возникла стайка почти голых, зябнущих от холода, девчонок пятнадцати-шестнадцати лет, изящных, густо накрашенных, но с такими детскими и несчастными лицами, что первым моим порывом было стремление их чем-нибудь укрыть.

- Нет, Борис, можешь не стараться. Любуйся просто и всё. Этих давно уже нет в живых, они лишь призраки, фантомы. Ты ведь очень любишь маленьких голеньких девочек, жаль, что не сможешь их потрогать. Кстати, тебе большой привет от Пети Листермана, именно этот мерзавец тебе сопливых девчонок подгонял. Обрати внимание на ту красавицу брюнетку. Не припоминаешь? Так это же любимая твоя нимфетка, чаровница Марианна. Скажи, какие ощущения ты испытывал, когда тебе делал минет в ресторане ребёнок? Неповторимое наслаждение, верно?

- Как Вы смеете, это гнусная ложь! Оставьте меня в покое!- голос мой дрожал от ужаса и гнева, но больше всего меня сейчас парализовал страх, руки и ноги просто леденели, голова отяжелела, сердце бешено колотилось, глаза вылезали из орбит. Впервые я был в таком полуживом состоянии.

- Не доводи меня, Борис, или ты хочешь увидеть самого Листермана? Или Бородулина? Хватит врать! Ты до сих пор так и не понял, с кем имеешь дело?- глаза графа метали искры, громовым голосом Он словно огласил мне приговор. Отпираться более не имело смысла.

- Ввсё, хватит, я не ммогу больше. Я признаю.

- Нет, Борис, об этом тебя просили все 90-е, а ты забавлялся, ты резвился. Ты же очень любишь быть в центре всяких там грязных интриг, борьбы за власть. Любишь болтать на каждом углу о своей «великой миссии» в истории России, смеешь утверждать, что именно твоему деятельному участию обязана эта великая страна тем, что отказалась от строительства коммунизма. Именно ты заставил говорить и проклинать себя миллионам, искусно надувая щёки, постоянно вопя в СМИ всякую заговорщическую чушь, торопясь прицепиться своим скандальным и грязным именем к любому значимому событию, любой провокации. Отсюда и вывод – раз ты был и остаёшься мозговым центром всех интриг и заговоров, то и ответственность тебе нести в первую очередь, и нести главную ответственность! Поэтому терпи, тебя ждёт ещё одна последняя встреча,- с этими словами граф махнул рукой на девчонок, они исчезли. Вместо них внезапно возникло новое существо, маленькая девочка лет пяти, с грязными растрёпанными волосами, в порванной и свисавшей теперь лохмотьями куртёшке. Глаза этого ребёнка выражали неописуемый ужас, да так и застыли, вылезающими из орбит.

Поражённый этим жутким зрелищем, я с огромным трудом поднялся, шатаясь подошёл к девочке и вгляделся в её лицо. Предсмертная гримаса уродливой тенью перекосила детское, ещё мгновение назад должно быть вполне счастливое личико, которое всё было испещрено глубокими царапинами, по щёчкам этого крохотного существа текли, нет, не слёзы, тоненькие струйки крови.

- Узнаёшь? Хотя откуда же ты можешь знать их всех, твоих многочисленных жертв, несчастных свидетелей бандитских перестрелок, взрывов. Эта малютка проходила со своей мамой рядом с тем местом, где твои люди по твоему приказу взорвали бандита Сильвестра. Её мать погибла первой, девочка рыдала от страха над ней, когда шальная пуля убила ребёнка. Вот теперь посмотри, Борис, внимательнее в эти глаза! Не видишь ли ты там свободы и счастья, которые ты, как Дед Мороз принёс своим согражданам? Что ты вообще видишь в этих глазах?- граф вещал металлическим голосом прокурора.

А я всё не мог оторвать взгляда от этого полного ужаса детского личика. Внезапно в моей памяти всплыли картины первых лет жизни моей любимой дочки. Как мы были бедны, но, Боже мой, как же мы были счастливы тогда! Вот мы с женой купаем её в первый раз, крохотное, беззащитное существо ещё очень боится воды, а я бережно поддерживаю её головку. Вот её первые шаги, кроха судорожно вцепилась в мои пальцы и робко поднимает ножку, улыбка жены и её зов ободряют малышку. Вот мы пробуем выговаривать первые слова, первое, что она сказала, было: «Папа!», и я был на седьмом небе от счастья! Вот мы уже гуляем в парке, дочке пять лет, она собрала огромный букет осенних листьев и вовсю несётся ко мне в объятия, её улыбка тонет в моих поцелуях, детские глазёнки такие счастливые…

- Лиза!- из груди вырвался вопль отчаяния, и я упал в обморок.

______________________________________________________________________________
Очнулся я лишь вечером следующего дня. Голова всё ещё продолжала гудеть, чувствовал себя совершенно опустошённым. Кроме одной навязчивой мысли, от которой я видимо и очнулся. Мне было необходимо срочно взяться за перо, очистить душу, покаяться, пока не поздно. Немного взбодрясь, выпив воды и умывшись, я тотчас стал писать третий и последний вариант письма. Вот он:
«Уважаемый господин президент, дорогие сограждане!
Находясь долгие годы в вынужденной эмиграции, постоянно размышляя о судьбе моей любимой родины, России, её многострадального народа, беспристрастно анализируя все события 90-х, я вынужден присоединиться к последним словам первого президента, должен признать все многочисленные ошибки, допущенные демократами, и попросить у вас прощения.

Нелёгок исторический путь нашей страны, множество испытаний выпадало на долю нашего народа, много крови пролито во имя свободы России, её независимости.

Наша главная ошибка, на мой взгляд, в том, что мы так и не смогли уберечь людей от тех ужасных лишений, в которые они были ввергнуты после распада СССР. Пока мы, немногочисленные деятельные и предприимчивые люди, хватали, кто сколько в состоянии унести, практически дармовую советскую собственность, большинство людей очень трудно, голодая и вымирая, приспосабливались к новым условиям жизни. Когда новые русские бизнесмены делили собственность, неизбежно поднялся криминальный мир, в бесконечных бойнях, перестрелках погибали тысячи ни в чём неповинных людей. Я, как один из влиятельных бизнесменов 90-х, безусловно несу большую ответственность за эти жертвы.

В эту эпоху хаоса страна начала буквально разваливаться, вспыхнул чеченский конфликт. Чеченские сепаратисты очень быстро освоили очень выгодный бизнес, связанный с похищением людей. Мне очень тяжело в этом признаться, но под давлением боевиков, ставивших в ту пору, особенно после Хасавюртовских соглашений, очень жёсткие ультиматумы, я был вынужден аккумулировать средства, в том числе и бюджетные, для выкупа несчастных, по жёсткой указке сепаратистов. Помню те измождённые лица голодных и забитых до полусмерти людей, которых мы вызволяли из плена. Часто на их руках недоставало пальцев, которые бандиты высылали их родственникам, в качестве «посылки-предупреждения». Я очень скорблю, что мне приходилось участвовать во всех этих кровавых махинациях. Искренне надеюсь искупить свою долю вины за тот ужас и боль, что принесли многим российским семьям бандиты.

Во времена всей жуткой вакханалии 90-х, охватившей страну, культа денег и мгновенного обогащения, моральные устои неизбежно и стремительно падали, рождая новый культ, абсолютно чуждый нашему народу. Это культ удовольствий, физических наслаждений. Что этому способствовало? В немалой степени развращение женщины, которое неуклонно осуществлялось со всех сторон, будь то страницы газет и журналов, кричащие непотребными фотографиями, или телевидение, напичканное фильмами и передачами порнографического содержания. Культами молодёжи стали: для юношей – бандит, «решающий вопросы», а для девушек – проститутка, «путана», «ночная бабочка». И потянулись тысячи молодых людей и девушек, часто даже ещё девочек из неблагополучных семей, на эти грязные заработки. Сколько из них погибло, сколько пропало без вести! Выжившие же остались несчастными и больными на всю жизнь! И в этом есть тоже доля моей вины, так как я обладал капиталами и возможностями использовать эту глупую молодёжь. Мне очень трудно сознаться, но в то бестолковое время я пользовался услугами, как бандитов, так и проституток. Последних мне регулярно подсовывали Листерман и Бородулин, курировавших тогда модельное агентство «Мадмуазель». Зачастую это были даже несовершеннолетние девушки, имени которых, так же, как и возраста я просто не знал, да и не мог знать. Это были протеже Листермана и Бородулина. Очень жаль, что и здесь я, как и всегда, предстал «козлом отпущения».

Признавая эти и другие мои многочисленные ошибки 90-х, смею надеяться искупить свою вину перед моей страной и моим народом и употребить все свои силы и способности для содействия нынешней политике восстановления государства и порядка в обществе. Прошу для этого позволить мне вернуться.

С Уважением,

Борис Березовский».

В изнеможении я опустил перо. В бедной моей, больной голове роились, как бестолковые пчёлы весной, противоречивые мысли. Мне хотелось и дальше врать, безудержно лгать, чтобы оправдаться и сохранить лицо. Но всё больше побеждали, преобладали мысли отчаяния. Перед глазами всё стояли те детские глаза, глаза моего ребёнка, полные ужаса и страха. И я, наконец, сдался.

Что за скотское я существо? Ведь жива ещё моя любимая мама, которая так же купала меня маленького, любила взахлёб, неистово, да и сейчас отдаст жизнь за меня. А я? Ради кого я живу? Кого я люблю, для чего существую? А жизнь так коротка, Я же трачу её бесценные мгновения ради выдуманных дел и людей, ради придуманных ценностей! Зачем? Для чего? Во имя чего? Во имя свободы. Но это всё ложь! Что есть свобода? Это практически неограниченные возможности. Но это невозможно, невероятно! Ведь Господь создал этот мир и подчинил его определённому порядку. Существуют же законы и правила, они даны в науке, в игре, в природе, наконец. Чего же добиваюсь я? Устранения всех этих законов и правил, узурпации права создавать своё право? Но за отсутствием права стоит только хаос, вакханалия. Значит все эти годы, разрушая старые устои, не создавая новых, я боролся за хаос, в бездне которого исчезли миллионы жизней моих сограждан. А что в это время делал я, чем занимался? Плёл свою паутину, сеял заговоры, двигал фигуры и пешки, честнее говоря, развлекался, активно реализовывал своё эго. Кто же я после всего этого, чем отличаюсь от убийцы и упыря? От того же Сталина? В чём теперь душе моей искать спасения?

Потерянный и отчаявшийся, я рухнул на колени и стал неистово молиться. Неистовое слово моё было обращено к Господу, я просил Его не за себя, за те невинные глаза детей моих…

______________________________________________________________________________
- Поздно уже, дело сделано, Вы мой клиент,- голос графа раздался как всегда неожиданно и резко, прервав моё раскаяние.

Он снова восседал на кресле, как всегда в чёрном.

- Я не ждал Вас,- только и смог молвить я.

- Давайте письмо, и покончим с этим, а то ещё праведником станете,- Его улыбка издевательски оценивала моё состояние,- а я вовремя, ещё немного и вошли бы в раж. Где письмо?

Я подал конверт.

- Ха-ха-ха, и тут вывернулся. Распихал ответственность между мертвецами,- Он рассматривал конверт,- но в целом признал. Ладно, годится, это уже подвиг для Вас. Вы заслужили-таки вознаграждения. А посему хочу Вас порадовать, Вы возвращаетесь.

Никому не удастся описать моего состояния, как никогда никакому живописцу, пусть даже великой кисти, не передать чувств странника, прошедшего пустыню, и утоляющего многодневную жажду. Никакому писателю не дано описать чувства грешника, всё-таки принятого в рай. И никакому композитору никогда не написать музыки счастья. Вот эта музыка и звучала сейчас у меня в голове!

- Да, угостите-ка нас с вами, как всегда, по старинке. Повод есть.

Я, как всегда, принёс свои запасы. Разлил водку, выставил закуску. Мы выпили. От всех потрясений и волнений последних дней меня сильно повело.

- А я Вас ещё раз хочу порадовать, Борис. Вы можете не только вернуться, а отправиться домой, в Россию, прямо сегодня, сейчас,- голос моего протеже словно звучал какой-то сказочной мелодией, колыбельной.

- Как это, сейчас?- я не верил собственным ушам.

- А так, я сегодня уже говорил о Вас , рекомендовал Ваше письмо, приводил аргументы, убеждал. И убедил-таки. Ведь нельзя же ставить крест на талантах такого человека, как Вы, пусть даже и великого грешника. Я поручился за Вас,- с этими словами граф встал и величавым жестом руки пригласил меня следовать за ним,- к тому же Вы должны ещё половить рыбёшки в русской речке. Так что вперёд.

Я словно загипнотизированный последовал за ним, мы вышли из кабинета, прошли по длинному коридору, в конце его граф остановился и торжественно распахнул дверь в ванную комнату.

- Вперёд, и ни тени сомнений.

И я, выигравший эту труднейшую в своей жизни партию и поэтому счастливейший из смертных, шагнул вперёд.

______________________________________________________________________________
Тихое летнее утро. Ещё только пять утра, а ранние птахи, эти божьи труженицы, уже давно в заботах, весело щебечут, подгоняя друг дружку. Воздух такой, что можно пить его до потери сознания, словно ключевую воду. Недавно появившееся солнышко уже вовсю припекает, под его яркими ласковыми лучами луговая свежая травка кажется волшебным изумрудным ковром, сверкающим своими слёзками. Мы подходим к речке, она ещё спит, укрытая в этот утренний час лёгкою дымкой утреннего волшебного тумана, словно укутанное дитя. Тихо, стараясь не разбудить красавицу, мы располагаемся на бережку, налаживаем свои удочки. Спящую тишину речки изредка нарушает только лёгкий шелест ветерка в камышах, да ленивый плеск просыпающейся рыбы. Говорить нельзя, да нам и незачем, мы трое старых друзей прекрасно понимаем друг друга и так. Мы садимся и ждём клёва, Коля возится с поклажей, наливает, раздаёт по старому пластиковому стаканчику с огурцом, Юлий уже шепчет тост. Он и так понятен, за нас, за встречу. Мы выпиваем.

Какое это счастье: это русское утро, чудная речка, старые друзья. И, укутываясь в свой любимый чёрный шарф, я окончательно верю. Я дома, я вернулся.

Тело Березовского было обнаружено 23 марта 2013 года лежащим навзничь на полу в запертой изнутри ванной комнате в доме, принадлежащем его бывшей жене Галине, в населённом пункте Аскот графства Беркшир в 40 км от Лондона. Первым тело обнаружил личный телохранитель Березовского Ави Навама, в прошлом агент израильской разведки «Моссад», никаких следов увечий или борьбы он не заметил. По сообщениям информагентств, смерть наступила в этот же день в 11 утра по местному времени. На слушаниях по делу о смерти Березовского в Лондоне следствие объявило, что шарф, найденный возле тела бизнесмена, мог послужить орудием самоубийства.

ДМИТРИЙ ДАВЫДОВ

Март-апрель 2016 г.