Дом на Меже. Часть четвёртая. Солнцеворот. Глава 20

20. Солнцеворот

Бежать. Куда? Я не знаю.

Межичи получат от меня не Агнешку, а примерно хрен, это не обсуждается. Но я всё торможу, думаю – вот-вот сорвусь. А о том, как мы с ней распрощались, о том, что я сказал: «Приходи в гости». Что Агнешка сказала: «Приду». Это забыл напрочь!

Утро, темно. Двор в фонариках. Столы накрытые. В доме народ бы не поместился. Что-то не так… Декабрь – и парной воздух? Тепловые пушки, офигеть! Это Слава Румын устроил. Мимоходом, фланируя от парней с золотыми цепями к старикам в цилиндрических шапках, он бросает мне:

– Нравится? Твоя заслуга!

– В смысле?

– Не помнишь? Через тебя и деда по мёртвой луне выбили должок.  Складно получилось?

Слава Румын не ждёт ответа.

Где мне её искать? Я должен бежать сейчас. Агнешка не дурочка! По мёртвой луне она же нипочём не отходила от Баронского Парка и на шаг! А если, а вдруг?

Полдень. Самое время бежать. А ну как придёт?

Смеркается.

Не приходи, только не в солнцеворот, только не в эти два дня! Агнешка, ведь ты помнишь, что нельзя, ты знаешь.

– Позвал её? – спрашивает Слава Румын, чуть наклоняя голову. – Ведь ты сделал то единственное приглашение, которое должен был?

Я смотрю ему в спину. Вино тягучее, душистое. Коньяк не понимаю.

Мрак. Двадцать три часа ровно. Бежать.

Ворота распахнуты. На них тоже гирлянда фонарей. В день Сильвана Межича заповедано держать все двери отрытыми.

На улице шаги. Лёгкие, легкомысленные шаги! Как объяснить это её безумие? Агнешка кивает: привет.

За три стола  от меня Слава Румын крутит алкоголь на дне стакана, исподлобья смотрит. Он не может её видеть. А я не могу скрыть, что вижу.

Один из подпиравших ворота брусьев упал поперёк входа. Слава Румын и я поднимаемся одновременно. Я делаю вид, что собираюсь поправить. Он машет рукой – не надо. Я пожимаю плечами, встаю на брусок и ловлю равновесие. Поймав Агнешкину руку, дёргаю за ворота: снаружи будь, отойди. Верчу башкой, поправляю фонарики. Время: половина двенадцатого. Мне становится нехорошо.

– Не стой на пороге, Межка, – говорит Слава Румын, подойдя вразвалочку, – плохая примета.

Я качаюсь – носок к дому, пятка на улицу.

– Что как неродной? – Слава Румын хмурится, смеётся. – Заходи, гостем будешь!

Род волнуется, шумит предгрозовым гулом. Не пойду, мне возле берега с головой будет. Ладонь Агнешки тёплая.

Слава Румын вытаскивает брегет за цепочку. Демонстративно. Циферблат без стрелок – чёрная луна под стеклом просит её спасти.

– Не стой на пороге!

Без четверти двенадцать, я знаю. Кружится голова. Что мне делать... Шум вокруг уступает звукам по мёртвой луне. Зрение ещё по живой.

Всё Межичи во дворе наблюдают за нами, но в зрачках не бликуют фонарики. Черты нарисованы мелом на серой бумаге, а в глазницах не стали ничего рисовать, там сумрак – общий на всех. Лица мрачнеют. Число гостей удваивается, удесятеряется… Эти другие: кожа мертвенно-серая, глазницы белёсые. Радостные, страшно пристальные, ждущие.

– Иди сюда! – орёт Слава Румын. У него превосходные зубы. Я вижу, но не слышу.

Издалека по мёртвой луне разливается музыка. Это блюз. Английское слово… это слово… ноу слип… «Не спи! Мы не будем спать в эту дивную ночь…» Я понял! Ярик, я услышал тебя!

Без пяти ноль-ноль. Без минуты. Холодная рука брата ложится в мою свободную руку…

– Скажи что-нибудь, – мысленно прошу его, с полной верой быть услышанным. Только бы удержаться в сознании.

Ярик тихо:

– Я каравеллу закончил.

То, что надо, поднять якоря!

За спиной Агнешка, Ярик во дворе, я стискиваю обе ладони. У меня есть брат и сестра, у меня есть невеста. Я богаче всех! Я богат и силён! Мы выдыхаем все трое, переглядываемся и – бежим.

Я не оглядывался, не знал, кто несётся за нами. Мёртвые или живые, все вперемешку? Может, и никто не гнался, только мой страх.

Арка на тёмном небе, под ней золотой огонёк.

К створке плечом, рыжий мужчина держал открытыми ворота Баронского Парка. Он махнул нам издалека, посторонился, впуская, и немедленно затворил их. Впрочем, без суеты.